Царский подарок
На дворе стоял тридцать второй год. Шестнадцатилетний Зяма пришёл в полуподвальчик в Столешниковом переулке в скупку ношеных вещей, чтобы продать пальтишко (денег не было совсем). И познакомился там с женщиной, в которую немедленно влюбился. Продавать пальтишко женщина ему нежно запретила («простынете, молодой человек, только начало марта»). Из разговора о погоде случайно выяснилось, что собеседница Гердта сегодня с раннего утра пыталась добыть билеты к Мейерхольду на юбилейный «Лес», но не смогла. Что сказал на это шестнадцатилетний Зяма?
Он сказал: «Я вас приглашаю!»
— Это невозможно, — улыбнулась милая женщина. — Билетов давно нет…
— Я вас приглашаю! — настаивал Зяма.
— Хорошо, — ответила женщина. — Я приду.
Нахальство юного Зямы объяснялось дружбой с сыном Мейерхольда. Прямо из полуподвальчика он побежал к Всеволоду Эмильевичу, моля небо, чтобы тот был дома. Небо услышало эти молитвы. Зяма изложил суть дела — он уже пригласил женщину на сегодняшний спектакль, и Зямина честь в руках Мастера!
Мейерхольд взял со стола блокнот, написал в нём волшебные слова «подателю сего выдать два места в партере», не без шика расписался и, выдрав листок, вручил его юноше.
И Зяма полетел в театр, к администратору.
От содержания записки администратор пришёл в ужас. Никакого партера, пущу постоять на галёрку… Но обнаглевший от счастья Зяма требовал выполнения условий! Наконец компромисс был найден: подойди перед спектаклем, сказал администратор, может, кто-нибудь не придёт… Ожидался съезд важных гостей.
Рассказывая эту историю спустя шестьдесят с лишним лет, Зиновий Ефимович помнил имя своего невольного благодетеля: не пришёл поэт Джек Алтаузен! И вместе с женщиной своей мечты шестнадцатилетний Зяма оказался в партере мейерхольдовского «Леса» на юбилейном спектакле.
И тут же проклял всё на свете. Вокруг сидел советский бомонд: тут Бухарин, там Качалов… А рядом сидела женщина в вечернем платье, невозможной красоты. На неё засматривались все гости — и обнаруживали возле красавицы щуплого подростка в сборном гардеробе: пиджак от одного брата, ботинки — от другого… По всем параметрам именно этот подросток и был лишним здесь, возле этой женщины, в этом зале…
Гердт, одарённый самоиронией от природы, понял это первым. Его милая спутница, хотя вела себя безукоризненно, тоже явно тяготилась ситуацией.
Наступил антракт; в фойе зрителей ждал фуршет. В ярком свете диссонанс между Зямой и его спутницей стал невыносимым. Он молил Бога о скорейшем окончании позора, когда в фойе появился Мейерхольд.
Принимая поздравления, Всеволод Эмильевич прошёлся по бомонду, поговорил с самыми ценными гостями… И тут беглый взгляд режиссёра зацепился за несчастную пару. Мейерхольд мгновенно оценил мизансцену — и вошёл в неё с безошибочностью гения.
— Зиновий! — вдруг громко воскликнул он. — Зиновий, вы?
Все обернулись.
Мейерхольд с простёртыми руками шёл через фойе к шестнадцатилетнему подростку.
— Зиновий, куда вы пропали? Я вам звонил, но вы не берёте трубку…
(«Затруднительно мне было брать трубку, — комментировал это Гердт полвека спустя, — у меня не было телефона». Но в тот вечер юному Зяме хватило сообразительности не опровергать классика.)
— Совсем забыли старика, — сетовал Мейерхольд. — Не звоните, не заходите… А мне о стольком надо с вами поговорить!
И ещё долго, склонившись со своего гренадёрского роста к скромным Зяминым размерам, чуть ли не заискивая, он жал руку подростку и на глазах у ошеломлённой красавицы брал с него слово, что завтра же, с утра, увидит его у себя… Им надо о стольком поговорить!
«После антракта, — выждав паузу, продолжал эту историю Зиновий Ефимович, — я позволял себе смеяться невпопад…»
О да! Если короля играют придворные, что ж говорить о человеке, «придворным» у которого поработал Всеволод Мейерхольд? Наутро шестнадцатилетний «король» первым делом побежал в дом к благодетелю. Им надо было о стольком поговорить! Длинного разговора, однако, не получилось. Размеры вчерашнего благодеяния были известны корифею, и, выпрямившись во весь свой прекрасный рост, он — во всех смыслах свысока — сказал только одно слово:
– Ну?
Воспроизводя полвека спустя это царственное «ну», Зиновий Ефимович Гердт становился вдруг на локоть выше и оказывался невероятно похожим на Мейерхольда…
Из книги В. Шендеровича «Изюм из булки»